Неточные совпадения
Глядя, как Любаша разбрасывает волосы свои по плечам, за спину, как она, хмурясь, облизывает
губы, он не верил, что Любаша говорит о себе правду. Правдой было бы, если б эта некрасивая, неумная девушка слушала жандарма, вздрагивая
от страха и молча, а он бы кричал на нее, топал ногами.
Наступила тяжелая минута общего молчания. Всем было неловко. Казачок Тишка стоял у стены, опустив глаза, и только побелевшие
губы у него тряслись
от страха: ловко скрутил Кирилл Самойлу Евтихыча… Один Илюшка посматривал на всех с скрытою во взгляде улыбкой: он был чужой здесь и понимал только одну смешную сторону в унижении Груздева. Заболотский инок посмотрел кругом удивленными глазами, расслабленно опустился на свое место и, закрыв лицо руками, заплакал с какими-то детскими всхлипываниями.
Она была бледна;
губы — запекшиеся
от жару и окровавленные, вероятно,
от падения; с лица не сходило выражение
страха и какой-то мучительной тоски, которая, казалось, не покидала ее даже во сне.
Если женщина протестовала, то для него это только значило, что он произвел впечатление и нравится. Держа Юлию за талию, он крепко поцеловал ее в щеку, потом в
губы, в полной уверенности, что доставляет ей большое удовольствие. Юлия оправилась
от страха и смущения и стала смеяться. Он поцеловал ее еще раз и сказал, надевая свой смешной картуз...
И вдруг — и Саша даже не знал до сих пор, что это может быть у людей! — Елена Петровна раза три громко и четко лязгнула зубами. «Как собака, которая ловит блох», — дико подумал Саша, холодея
от страха и чувствуя, как на
губах его выдавливается такая же дикая, ни с чем не сообразная улыбка.
Я знал, что она, может быть, запутается и не поймет подробностей; но я знал тоже, что она отлично хорошо поймет сущность. Так и случилось. Она побледнела, как платок, хотела что-то проговорить,
губы ее болезненно искривились; но как будто ее топором подсекли, упала на стул. И все время потом она слушала меня, раскрыв рот, открыв глаза и дрожа
от ужасного
страха. Цинизм, цинизм моих слов придавил ее…
Косматая, вся засыпанная снегом, брюхастая лошаденка, тяжело дыша под низкой дугой, очевидно из последних сил тщетно стараясь убежать
от ударявшей ее хворостины, ковыляла своими коротенькими ногами по глубокому снегу, подкидывая их под себя. Морда, очевидно молодая, с подтянутой, как у рыбы, нижней
губой, с расширенными ноздрями и прижатыми
от страха ушами, подержалась несколько секунд подле плеча Никиты, потом стала отставать.
Они стали уговариваться, но бессвязно и едва понимая друг друга. Ордынов за два шага
от нее слышал, как стучало ее сердце; он видел, что она вся дрожала
от волнения и как будто
от страха. Наконец кое-как сговорились. Молодой человек объявил, что он сейчас переедет, и взглянул на хозяина. Старик стоял в дверях все еще бледный; но тихая, даже задумчивая улыбка прокрадывалась на
губах его. Встретив взгляд Ордынова, он опять нахмурил брови.
— Провалюсь… провалюсь… — шептали мои
губы беззвучно, а ноги и руки холодели
от страха.
«Да ведь отсюда только сейчас холерный пил!» — со
страхом подумал я, поднося ковш к
губам. Мне ясно помнится этот железный, погнутый край ковша и слабый металлический запах
от него. Я сделал несколько глотков и поставил ковш на стол.
Катя нетерпеливо закусила
губу и стала подкладывать в самовар угля. Она не выносила этого ноющего, тревожного тона профессорши, с вечными
страхами за будущее, с нежеланием скрывать
от других свои горести и опасения. Разве теперь можно так?
Бобка — тот давно уже трясся
от страха, а Юрик стоял заметно побледневший, взволнованный и только покусывал дрожащие
губы.
Язык подошел к испуганной цыганке и оговорил ее роковым «словом и делом». Ее окружает конвой; полицейский чиновник грозно приказывает ей следовать за ним. Трясясь
от страха, потеряв даже силу мыслить, так внезапно нахлынула на нее беда, она хочет что-то сказать, но
губы ее издают одни непонятные, дрожащие звуки. Покорясь беспрекословно, она следует за ужасным оговорителем.
Белые цветы стройными, красивыми рядами тянулись по бокам аллеи, которая вела к белоснежному дворцу с колоннами и огромной террасой. На террасе находилось много, много людей в пестрых полосатых одеждах, со смуглыми лицами, с бронзовыми телами. Посреди них сидел человек с красной бородой, с обмотанной чем-то белым головою, с яркими
губами и с таким грозным лицом, что при одном взгляде на него Галя вся затрепетала
от страха.
По одну сторону зерцала поставили Мариулу, по другую — Языка; ее, красивую, опрятную, в шелковом наряде, по коему рассыпались золотые звезды (мать княжны Лелемико унизилась бы в собственных глазах, если бы одевалась небогато), ее, бледную, дрожащую
от страха; его — в черном холщовом мешке, сквозь которого проглядывали два серые глаза и
губы, готовые раскрыться, чтобы произнести смертельный приговор.